Замужем за Черным Властелином, или Божественные ка - Страница 69

Мы чуть не взвыли от досады. Я отвел его в сторонку и представился, объясняя ситуацию:

— Любезнейший, вы просто не представляете, как вы нас выручите, если просто закроете глаза на небольшое отступление от правил. — У меня даже зубы слиплись от источаемого меда.

Немного утешало — до того, что еще могло запросто слипнуться, еще очень далеко. Это у некоторых женщин ноги растут от коренных зубов, а у всех мужчин между челюстью и седалищем есть еще очень много интересных органов.

— Нет, — отрезала бочка с салом, громко чавкая и рыгая. Как ему это удавалось проделывать одновременно — тайна его бездонного организма.

— И тем не менее, как любимец вашего высокого покровителя, я бы посмел настаивать на своей ничтожной для вас просьбе. — Уверенность в успехе начала испаряться.

— Сколько? — Тролль в сутане оторвался от своего обгрызенного бутерброда и проявил заинтересованность.

Перед носом замаячили два пальца, большой и указательный, потирая друг друга в характерном жесте всех времен и народов.

У меня внутри поднялась та-акая волна раздражения и желание придушить эту ошибку природы! За жирные лоснящиеся щеки, свисающие плащом на то место, где у мужчины находится грудная клетка (так вот, у святоши там находилась подушка безопасности!), за семь подбородков, уложенных один на другой в хаотичном порядке… За пузо, распирающее засаленную рясу… Да мало ли за что! Чтоб было, в конце концов!

Начался новый виток торга. Но после нескольких минут разговора я понял: мы влипли капитально. Этот подлец требования, на которых мы сошлись с работниками кузни, удвоил! Нет, утроил!

Обнаглел, понимаете!!! Ему, в отличие от мастеровых святилища, людей понимающих, захотелось всего и сейчас, сразу! На лопате! А кузнецам, дескать, плати еще, отдельно! А не то… На меньшее это наглый мздоимец был никак не согласен!

У меня поднялась удушливая волна гнева, снося напрочь способность рассуждать здраво. Черного Властелина, короля четырех крупных стран, понесло:

— Да я таких… у себя в четырех королевствах если ловил — вешал!

Этот… эта… мерзость, гнилушка недобитая, заорал не своим голосом, пятясь и в свою очередь скрываясь за спинами молотобойцев:

— Как ты посмел! Взять его! Казнить! Никакой подковы ты, сын греха, в жизни не получишь, не будь я брат Хома!

Хома?! Хома?!! Я те дам и Хому, и Фому, и звездюлей, хомяк недоделанный!

Веселье пошло по второму кругу. Мы гонялись за лысым блюстителем порядка, а кузнецы для вида от нас отмахивались. Судя по тому, что довольно вяло, — этот святоша их тоже достал.

И бегали бы мы так до скончания века… или одного наглого лысенького монаха, которому пробежка, несомненно, шла на пользу, ибо он не только перестал жрать, но уже и стал хвататься за сердце (правда, я не совсем уверен, что там было именно сердце, — по моим сведениям, это все же скакала печень!), как развлечение кончилось.

Денис с ясными глазами и явными признаками вменяемости поймал меня за полу, одернул и невинно спросил:

— А почему бы нам не спросить у самого Рицесиуса? Пусть он примет решение, а мы ему обязательно подчинимся. Да, святые братья? — обвел глазами хмурых кузнецов.

Тем предложение Дениса откровенно понравилось. Они заткнули и уволокли «проверяющего келаря» в храм, строго-настрого заповедав нам оставаться снаружи, и устроили приготовления по вызову Верховного бога.

Мы переглядывались между собой.

— А если на их вызов вместо Рицесиуса придет Илона? — тихо спросил я Деньку. — Как думаешь, что дальше будет?

— Я только на это и надеюсь, — хихикая, ответил Денис. — Сестренка своих в беде никогда не бросает! А тому, кто бросит, та-а-ак наподдаст! Сказочно!

Я подумал — и с ним согласился. Действительно, обиженная, да еще и не за себя женщина — это катастрофа мирового значения. А моя жена — всемирного вдобавок!

Мы сгрудились у входа в храм, подслушивая в дверях. Но ду… му… су… Сухлик был бы не он, если бы и тут не подгадил! С воплем: «Гласность — норма жизни!» — этот моральный урод рванул к алтарю, внутрь. Добро бы вошел туда сам! Отходили бы кувалдами и кузнечными молотами добрые священники, а потом заодно и отпели бы… из общего милосердия. Но эта гадина… гад! — и нас туда непонятно как протащил! И меня, и Деньку, и арианэ!

С истошным поросячьим визгом: «Нечисть в храме — святотатство!» — довольный Хома устроил третий разбор полетов.

К счастью, он своим визгом всех утомил, а бега и беспредметные драки так надоели, что святые братья все сделали сами, без посторонней помощи. Сами келаря зажали в угол, сами «по репе настучали», как любит говорить Илона, и сами пасть ему грязной тряпкой заткнули. Чтоб не отсвечивал. Потому что уже началось явление.

Нет, БОГОЯВЛЕНИЕ!

Над алтарем разгорелся столб света, аж глазам стало больно. Пахнуло запахом роз, миррой и ладаном, потянуло прохладным ветерком, несущим запах степи и полыни, и…

На камне стояла Илона. Сонная, хорошенькая в своей полупрозрачной коротенькой ночной рубашке, с закрытыми спросонья глазами… Стояла и покачивалась. Тонкая лямочка упала с хрупкого плеча…

Не выдержав, я крикнул:

— Илона! — и потянулся к ней, едва не пролетев через алтарь.

Увы! Илона… она только казалась материальной. Моя рука прошла сквозь нее, словно через дым или туман. Я даже застонал от досады.

Как обидно! Так близко и так далеко!

Ну хотя бы поговорю с ней… Я обратился к жене:

— Любимая… — больше ничего сказать не успел.

Недорезанным подсвинком из угла выпрыгнул и заверещал упитанный Хома. Тряся брылями, как у породистого бульдога, брызгая ядовитой слюной на пару локтей во все стороны и подсвечивая нам двумя яркими «фонарями», любезно поставленными его сослуживцами, проверяющий твердо решил быть в центре событий.